Рассказка

[*Leana*]

Продолжая акцию протеста "не хочу зиму", вывешиваю прошлогоднюю майскую рассказку.
Шапки я писать не умею, поэтому краткая характеристика - юмор, нечисть, пьянки, любовь и членовредительство, 6310 слов.

Подарок

- Сема! Сема-а!
- Хр-р...
- Семен, скотина хвостатая!
- Р-р-р...ам-м-ням-ням...
- Нет, вы только поглядите! Дрыхнет и ухом не ведет. Зенки, говорю, продери, орясина рогатая!
Развалившийся под кустом бузины бес открыл один глаз. Смерив мутным взглядом пытавшуюся добудиться его кикимору, он недовольно дернул мохнатым ухом, перевернулся на другой бок и захрапел еще слаще, перемежая басовитые рулады трогательным причмокиванием. Негодяю нисколечко не мешали ни вопли раздосадованной болотницы, ни холод, просачивающийся от земли сквозь уютное ложе мха, ни зудение комаров, круживших прямо над щетинистой мордой. Комары бесовской кровью брезговали, но отказаться от своего предназначения – отравлять отдых спящим – не могли. Так и вились над пятачком сизой стайкой, будто заколдованные.
- Ты подарок Лаврентию приготовил? – вкрадчиво осведомилась кикимора, будто бы невзначай наступив на длинный, сложенный восьмеркой хвост.
Смена тактики принесла успех. По крайней мере, прикидываться спящим Семен перестал. Раздраженно выдернув из-под босой, но неприятно тяжелой и холодной пятки свою собственность, бес с кряхтением и оханьем принял сидячее положение и негодующе воззрился на обидчицу. Комары с ликованием закружились вокруг загнутых рожек, образуя подобие венца.
- Люсенька, ну вот чё ты орешь, а? – тоскливо вздохнул Сема, прихлопнув пару особо наглых кровососов.
- Кому Люсенька, а кому Людмила Ильинична! Я ору, потому что мы тут уж неделю с ног сбиваемся, готовимся, чтоб нашему Лавруше праздник устроить, один ты дрыхнешь сутки напролет. Дуняша с Агафьей вон гирлянды из кувшинок смастерили, красоту тут навели, Егор с хутора бражки приволок, Фомич светлячков согнал, чтоб как днем было, Катерина Лавруше лохмы три дня расчесывала, теперь хоть косы заплетай. Ефросинья, тетка его, со своих болот аж с полнолуния добиралась, даже Казимир заглянуть обещал. Один ты, гад, не чешешься.
- Ну почему же. Чешусь, – бес не преминул подтвердить слово делом. – Ты прямо скажи: чего надо? Какой от меня сейчас прок? Вот как начнется веселье, я и сгожусь. Сплясать, бражки попить, девок за косы потягать, хвост кому-нибудь подпалить – это да, тут без Семена никуда. Но до полуночи ж далеко еще, пока надо сил подкопить...
- Далеко? – в притворном изумлении вскинула брови Люсенька. – Уж час, как стемнело, неторопливый ты наш! Гости почти все здесь! Того и гляди сам Лаврентий объявится, а ты тут кверху пузом разлегся, будто не его, а тебя чествовать будем. А не он ли тебя, овчину блохастую, полвека назад от священника в омуте своем спрятал? Не он ли выхаживал потом, когда ты, дубина, не догадался пасть свою дырявую захлопнуть и тины нахлебался? Не он ли тебя перед шурином своим выгораживал, когда ты тому в пруд бочку тухлой рыбы опрокинул?
- Ладно, ладно, не трынди, – смутился Семен. – Ща все будет.
Немного отойдя ото сна, бес уже и сам понял, что оплошал. Даже удивительно, что радостная и торжественная суматоха, творящаяся на берегу речной заводи, не насторожила его раньше. Пожалуй, он еще никогда не видел столько лесных, полевых, речных и болотных обитателей вместе, да к тому же в таком волнении. В камышах что-то громко плескалось и повизгивало, в траве – шуршало и копошилось, в ветвях – вспыхивало и потрескивало, а между всем этим – бегало, прыгало, топало, хлопало крыльями, било хвостами и копытами, репетировало поздравительные речи, прихорашивалось, ругалось и мирилось не меньше трех дюжин совершенно разных созданий. Мрачно попыхивала трубкой уставшая с дороги Фрося, нервно переплетала белесые пряди полуденница Софья, хлопотали над угощениями юная ведьмочка Катерина и домовой Егор. Мелкая нечисть, шныряющая то тут, то там, так и норовила спереть что-нибудь с превращенного в стол огромного пня, но всякий раз получала по ушам от бдительного охраняющего припасы банника. Особенно внимательно тот следил за тремя здоровенными запотевшими бутылями, в которых плескало что-то мутное. Спокойнее всех вел себя леший Фомич. Он просто забрался в дупло и громко ухал оттуда, время от времени срываясь на невнятное бормотание.
- Подарок, значит, – задумчиво протянул Семен, почесав козлиную бородку. По правде сказать, он понятия не имел, чем можно порадовать справляющего трехсотлетний юбилей водяного. Для своих преклонных лет Лавруша превосходно сохранился, другое дело, что он, по слухам, и в младые годы был несколько... экстравагантен. А уж после того, как в него молния ударила восемьдесят с лишним лет назад...
- Идеи есть? – грозно сощурилась нависшая над бесом Людмила.
- Ну конечно, – не моргнув глазом соврал Сема и растаял в едком облачке серы.
Хозяйка болот неодобрительно покачала головой, но в этот раз ловить беглеца за хвост не стала. Он изворотливый, придумает что-нибудь, а у нее и так хлопот хватает...

Юбиляр оказался по-королевски пунктуален. Не успела сменившая Фомича в дупле кукушка прокуковать двенадцать раз, как дальние камыши раздвинулись, и оттуда величаво выплыла длинная, кудрявая и слегка зеленоватая борода. Вслед за ней показался не менее роскошный нос, а за ним – и весь остальной Лаврентий, небывало торжественный и нарядный. Пышную шевелюру водяного украшал венок из кубышек, длинные усы были подкручены и напомажены, а мощный хвост в лунном свете переливался всеми цветами радуги. Перемещаться по суше Лаврентий при необходимости мог, но не любил, так что и в этот раз предпочел путешествовать, восседая на облепленной тиной разлапистой коряге. Передвигался этот трон усилиями тритонов, раков и прочих водных гадов, безропотно взваливших на свои спины громоздкую конструкцию. А что поделать – начальство...
Первой слово взяла Ефросинья. Во-первых, гостья, отметившая трехсотлетие еще в прошлом веке, была самой старшей из собравшихся, а во-вторых, она единственная приходилось Лаврентию кровной родственницей. Оспаривать ее главенство не осмелились даже Дуняша с Агафьей. Сварливые, как все русалки, сегодня они вели себя на удивление прилично, лишь недобро позыркивали из зарослей да скалили острые зубки в якобы вежливых улыбках.
Фрося оказалась немногословна. Пожелав "своему юному и резвому племянничку" хорошего аппетита, крепких зубов да побольше утопших молодух, она преподнесла Лаврентию склянку с чем-то мутным, ядовито-желтым и омерзительно пахнущим. Немного разбиравшаяся в болотной травологии Людмила опознала в снадобье коллеги мазь от радикулита. Сама она хотела приготовить что-нибудь подобное, но побоялась, что Лавруша обидится. Пришлось вручить ожерелье из лягушачьих черепов, которое, впрочем, тоже было принято на ура. Восторженно хрюкнув, водяной нацепил его прямо поверх бороды и немедленно принялся грызть одну из бусин.
Остальные гости тоже не поскупились на подарки. На исходе второй бутыли бороду Лаврентия украшало уже три ожерелья, а голову – четыре венка. Даже за ушами торчало по букетику ромашек, преподнесенных смущенной Катериной. Мужчины оказались более практичны: банник Иннокентий вручил юбиляру собственноручно сплетенную рыбачью сеть, Фомич, взволнованно чирикая, извлек откуда-то длинный ржавый прут, который после недолгого совещания был опознан как шомпол для чистки ушей, но больше всего удивил Егор. Зардевшись не хуже Катерины, домовой разложил на влажной траве целую вереницу деревянных уточек. Деревенский резчик удавился бы от зависти, поглядев на столь тонкую работу: казалось, что птички вот-вот откроют клювы и огласят заводь громким кряканьем. Решив, что это хорошая идея, Люся незаметно щелкнула пальцами. Наградой ей послужили дружный русалочий визг, благодарный взгляд Егора и счастливый смех Лавруши.
Тонкий месяц кокетливо выглядывал из-за ажурной белесой тучки, оживленные Катериной вьюнки, шелестя, оплетали стволы деревьев, многочисленные светлячки вспыхивали то тут, то там, словно живые звезды. Праздник уже перевалил за середину, когда Люся вспомнила про негодяя Семена, который так и не соизволил вернуться. Конечно, сейчас Лавруша не замечает его отсутствия, но что будет завтра, когда водяной станет вспоминать веселую ночку и пересчитывать подарки? Чем-чем, а провалами в памяти Лаврентий, несмотря на солидный возраст, не страдал. А уж если ему случалось затаить обиду, то длится она могла годами, даже если все вокруг успевали забыть, из-за чего приключилась распря. Не то чтобы кикимору беспокоила судьба безалаберного беса, скорее сказывалась привычка контролировать все, что можно, будь то порядок в собственном болоте или чужой день рожденья.
- Ты нынче дерганая какая-то. Случилось чего? – с затаенным любопытством поинтересовалась Агафья, почесывая между рожек присоседившегося к ней водяного черта. Тот явно перебрал бражки и теперь пускал пузыри, уткнувшись носом в ил.
- Да так, мелочи, – отмахнулась кикимора, не желая разделять свои опасения с русалкой. Как пить дать, растреплет сей же час по всей округе.
- М-м, понятно, – многозначительно протянула та. – А чегой-то Семы нигде не видать? Вроде ж был недавно...
Людмила только чертыхнулась сквозь зубы. Вот и недооценивай русалок. Дуры дурами, но что не надо, подмечают сразу.
- Так кто ж этого шалопая разберет. Может, тоже веночек собирает, да увлекся.
- Пятый? – с сомнением протянула Агафья. – Да ведь у Лавруши и так уже глаз не видно...
- Красота требует жертв, – отрезала кикимора. – Кстати, Казимир тоже что-то не торопится...
Стоило помянуть вампира, он явился тут же. Зашелестели кожистые крылья, заверещала впечатлительная Катерина, и прямо на середину празднично накрытого пня плюхнулась здоровенная летучая мышь. Оценив обстановку, она неуклюже проковыляла к краю, оттолкнулась кривыми лапками и с хлопком перекинулась в худощавого черноволосого мужчину в плаще. Сдув пылинку с белоснежного манжета, тот обвел гостей несколько надменным взглядом и вдруг оскалился, да так, что застывшая с разинутым ртом Катерина с щелчком его захлопнула. Судя по раздавшемуся поскуливанию, она что-то себе прикусила.
- Пан Лаврентий! Як ше маш?
Увидев, что вампир, раскрыв объятия, направился к Лавруше, добрая половина гостей выдохнула с облегчением. Другая половина, не знавшая о старинной дружбе двух нелюдей, продолжала таращиться на него с суеверным ужасом. Егор даже потянулся к шмату сала, обильно приправленному чесноком, но под грозное шиканье Софьи положил его обратно.
- Козюша! – сдвинув мешавшие видеть венки, Лаврентий узнал гостя и умиленно сложил перед грудью перепончатые ручонки. – Дорогой!
По лицу "Козюши" пробежала едва заметная судорога, но он быстро справился с собой. Расцеловавшись с юбиляром, он вручил ему резной костяной гребень, а затем уселся прямо на свой роскошный плащ возле лаврушиной коряги. Двое нелюдей принялись оживленно шушукаться о чем-то, не замечая, что вокруг них образовался круг свободного пространства шагов в десять. Даже тритоны куда-то расползлись, предпочтя не выяснять, употребляет ли заграничный гость только теплую кровь или иногда бывает неразборчив.
- Небось косточка-то человеческая, – мечтательно протянула Агафья, пристально вглядываясь в вампирий подарок. – Давно такой хотела, мне бы кто подарил, эх...
- Ну, как тебе трехсотый годочек пойдет, я Казимиру намекну, – пообещала Людмила. – Пусть заранее обгладывает.
Русалка негодующе плеснула хвостом и скрылась в камышах.
Появление Казимира приглушило всеобщее веселье ненадолго. Уже через четверть часа здравицы в честь Лаврентия зазвучали вновь, попрятавшаяся в кустах лесная мелочь высыпала на берег и принялась отплясывать со свежими силами, а Софья с Катериной, обнявшись, завели какую-то душевную, но крайне тоскливую песню. Привалившийся к ним Фомич длинным жабьим языком пытался облизать стенки опустевшей бутыли. Судя по сошедшимся на переносице зрачкам, получалось у лешего неплохо.
Люся почти успокоилась, решив, что отсутствие Семена пошло торжеству на пользу, как вдруг к нежному аромату кувшинок и влажной травы примешалась едкая вонь серы. Бес, как обычно, возник ниоткуда прямо посреди утоптанной полянки, едва не придавив копытом излишне любопытного ежа. Ничего удивительного в таком появлении не было, поэтому гости отвлеклись от своих развлечений не сразу. Шум и гам стихали постепенно, пока на берегу не воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим храпом уставшей Фроси. Довольный произведенным эффектом Семен гордо подбоченился.
- Ик? – слабо удивился Фомич.
- Матка боска... – поддержал его Казимир, чем вызвал бурное недовольство окружавшей его нечисти.
- Здрасьте, гости дорогие! – упитанное брюшко не помешало бесу раскланяться на три стороны. – Соскучились, небось, без вашего Семы? Ну, сейчас-то пойдет потеха!
- Семен, – Людмила задумчиво склонила голову к плечу. – А это кто?
- Как кто? – просиял рогатый, оборачиваясь. – Подарочек! Я ж знаю, Лавруше такие нравятся.
Сам водяной не спешил согласиться с этим утверждением. Подав знак носильщикам, он медленно и величаво подплыл на своей коряге к бесу и осторожно потыкал "подарочек" пальцем. Насупил лохматые брови, почесал бороду и вдруг звонко, по-детски расхохотался.
- Хе! А то ж!
Гости снова загомонили, всячески разделяя и поддерживая радость Лаврентия. Лишь немногие остались серьезны, продолжая таращиться на добычу Семена. Лавруша и впрямь любил таких – тоненьких, черноволосых и белокожих. Девушке едва ли сравнялось семнадцать, она было чудо как хороша собой, вот только на утопленницу не походила ничуть. Опущенные ресницы чуть подрагивали, на щеках цвел нежный, как рассвет, румянец, а грудь под простеньким льняным платьем заметно вздымалась и опускалась. Оказавшаяся ближе всех Катерина последовала примеру Лаврентия, осторожно коснувшись руки девушки.
- Семен! – страшным шепотом произнесла ведьма. – Она ж живая!!!
- Ну, так это легко поправить, – лукаво мурлыкнул бес.
- Ща я кому-то поправлю между рогов, – пообещал Егор. – Ты вконец сдурел, нечистый?! Живую девку сюда притащил!
- Ну и что? – искренне возмутился Семен. – Вон она, – волосатый палец указал на Катерину, – тоже живая!
- Не смей в меня лапами своими тыкать! – взвилась та. – Я ж ваша, ведьма, уж третий год в лесу одна живу.
- Но с людьми-то якшаешься. И кровь у тебя теплая.
Меланхолично разглядывавший русалок Казимир оживился и заинтересованно повернулся к спорщикам. Поймав его взгляд, Катерина побледнела и поспешила спрятаться за домового. Учитывая, что ростом он был ей ниже пояса, это оказалось трудновато.
- Тьфу ты, – высказал мнение большинства Иннокентий. – Совсем стыд потерял. А если ее хватится кто?
- Не хватятся, – уверенно заявил Семен. – Она одна по лесу шаталась. Причем давно – вон, все лапти стоптаны. Похоже, блаженная.
- Может, из дому сбежала?
- Может. Ну, значит, сама виновата. Только там и жилья-то кругом никакого.
- Семен, – устало вздохнула Людмила. – Ты представляешь вообще, что нам с ней теперь делать? Девка. Живая. Среди нас. Леших, водяных, кикимор... Она ж умом тронется, как очнется. А не тронется, так побежит на ближайших хутор, к мужикам. А у мужиков вилы.
- Ох, не смеши мои копыта... Вилы! Да что они нам сделают этими вилами? Столько лет бок о бок живем, думаешь, не знают они про нас? Сами ж, вон, то веночки по реке запускают, то подношения всякие оставляют, то к Катьке шляются за наговорами да микстурками. И вообще, ты посмотри, как Лавруша доволен.
Водяной и впрямь был далек от сомнений и споров. Зачарованно разглядывая "подарочек", он ласково гладил безвольно висящую ладошку и что-то нашептывал себе под нос. В желто-зеленых кошачьих глазах светилась нежность.
- Расколдуй ее, – строго приказала кикимора.
- Э-э... А может, попозже? – с опаской возразил бес. – Пусть Лавруша порадуется пока.
- Расколдуй. Немедленно.
Обиженно шмыгнув пятачком, Семен три раза топнул копытом, обернулся кругом и забормотал что-то скороговоркой. Запах серы стал резче, вокруг силуэта девушки на миг проступил дымчатый ореол. Недовольно помотав головой, она зажмурилась и вдруг резко распахнула глаза.
Люся ждала чего угодно: визга, беготни, драки, но девушка на удивление хладнокровно обвела взглядом собравшуюся на берегу нечисть. Последним ее внимания удостоился воодушевленно посапывающий водяной. Недоверчиво осмотрев перепончатую лапку, удерживающую ее пальцы, девушка внимательно вгляделась в Лаврентия. Не меняя выражения лица, она медленно подняла свободную руку и аккуратно, но сильно подергала водяного за нос. Ошеломленные таким святотатством, гости дружно ахнули. Лишь Лавруша, не переставая улыбаться, подмигнул девушке и игриво повел бровями. Несколько секунд "подарочек" продолжала смотреть на своего хозяина, потом закатила глаза и все так же беззвучно рухнула в обморок.

Как ни странно, Сема оказался прав. Люди за девушкой не пришли. Ни с вилами, ни без, ни на следующий день, ни через неделю. Оклемавшись после первого потрясения, чернокосая красавица повела себя на удивление сдержанно: истерик устраивать не стала, креститься и молиться тоже, не говоря уж о том, чтобы бросаться на своих новых знакомых с кулаками. Отчасти ее покладистый нрав объяснялся тем, что девушка оказалась немой. С одной стороны, это избавляло от многих проблем, но с другой, сильно мешало в попытках разгадать историю ее появления здесь. Единственное, что удалось выяснить, так это имя. Перебрав полсотни самых заковыристых вариантов, Софья и Катерина дождались кивка на простеньком "Оксана". С остальным было куда хуже. Семен, успевший сотню раз рассказать, как и где он встретил девушку, уже не рад был собственной находчивости. Пилили его все по очереди, и не только женщины. Хорошо относящийся к людям Егор так и вовсе несколько раз порывался начистить Семин пятачок, подозревая, что бес привирает, потому что не хочет возвращать девушку домой.
На время разбирательства Оксану поселили у Катерины. Как печальный Лаврентий ни упрашивал вернуть ему "рыбоньку ясноглазую", ведьма и кикимора были тверды. Залюбуется да утопит ненароком на радость Дуньке с Агашкой. Водяной, похоже, не совсем понимал, чем живая девушка отличается от мертвой и с восторгом принял бы любую. Казимир разбирался в этом куда лучше, но усиленно поддакивал Лавруше, за что был нещадно обруган вышедшей из себя Людмилой. Не добившись своего, вампир наутро улетел, напоследок пробормотав что-то про "пся крев" и кур.
- Это колдовство! – уверенно заявила Катерина на третий день безуспешных совещаний. – Не могла она просто так в тот осинник забрести. И дара речи не просто так лишилась.
Притулившаяся на крылечке избы Оксана грустно вздохнула, покивала и оторвала очередной лепесток. Возле ее ног медленно, но верно ширился островок из уже растерзанных ромашек.
- Конечно, колдовство, – подтвердила очевидное Софья. – Вот только чье? Я этой магии почти не чую, значит, она либо человеческая, либо кого-то из ваших.
- Из наших, – угрюмо согласилась Людмила. – Катерина тоже не чует, хоть и ведьма. А я чую, но не могу понять, что. Не то проклятие, не то сглаз... И куда только эта старая кочерыжка запропастилась?
Старая кикимора Ефросинья по праву считалась сильнейшей из всей окрестной нечисти. Говорят, по молодости она выловила из трясины и околдовала проезжего князька, да так, что тот почти тридцать лет прожил с ней на болотах, не вспоминая о своем имени и происхождении. Лишь когда князь начал квакать и жрать мух, Фрося решила смилостивиться и отпустить его домой. Особо наглые сплетницы уверяли, что он потом неоднократно возвращался и умолял болотницу принять его обратно, но та была непреклонна.
- Да кто ж ее знает. Ей любая лужа – дом родной...
- Может, Семена еще раз спросить? Он же тоже лапу приложил.
- Так ведь спрашивали уж, не раз и не два.
- Слушай, горемычная, – не выдержала Люся. – А если мы тебя вернем туда, откуда тебя Сема умыкнул, дорогу домой вспомнишь?
Оксана виновато округлила зеленые, как майская травка, глаза и пожала плечами.
- Ну а дом твой... То, что он далеко отсюда, мы уже поняли. А какой он? Хутор? Село? Город?
На последнем предположении девушка усиленно закивала. Значит, город... Час от часу не легче. За каменные стены и глубокие рвы лесной и речной нечисти ходу не было. В городах хозяйничали свои обитатели: все, как один, чванливые и вздорные, не желающие даже слышать о своей дальней родне. У таких не то что помощи – снега зимой не допросишься.
Тяжкие раздумья прервало появление Семена. Судя по светящейся самодовольством роже, бес опять измыслил какую-то каверзу, которую намеревался выдать за блестящую идею. Софья с Катериной, не сговариваясь, встали плечом к плечу, загородив насупившуюся Оксану.
- Ну вот что вы так сразу? – разочарованно протянул Сема. – На этот раз верняк! Рог на отсечение даю!
- Он у тебя и так обломанный, – осадила беса Людмила. – Что ты еще удумал?
- Гостил я тут у одного знакомой ведьмы. Далеко, за речной излучиной, потом за картофельным полем, потом за льняным... Ну, где Соньке конкурентки патлы повыдергивали прошлым летом. Я у этой старушенции частенько серу на тефтели вымениваю. Вы бы пробовали, это ж пальчики оближешь...
- Короче, – поджав губы, потребовала полуденница.
- Короче, так короче, – обиделся Семен. – Иди за крапивой.
- За какой крапивой?!
- Чтоб заклятье снять, надо при убывающей луне крапивой натереться и голой на берегу спляса-а... ай! Да пошутил я, пошутил!
- Сема, – проникновенно сказала Людмила, продолжая выкручивать бесу ухо. – Ты уже пошутил разок, до сих пор веселимся. А если по делу?
- Да отпусти же, говорю! По делу, так по делу. Старушка та непростая, чуть ли не благородных кровей. У ней там книг – хоть печку топи, не на одну зиму хватит. Как ни приду, всякий раз чем-нибудь заумным меня потчует. То стишками какими-нибудь, то вообще тарабарщиной непонятной. Словами странными обзывается. Я, говорит, интересный "ик-зем-пляр". И хохочет так, что с потолка пауки сыплются.
- Сема... – предупредила кикимора.
- Ну так вот. Рассказал я ей про нашу Оксанку. Она согласилась, что дело тут нечисто. Долго маковку чесала, а потом очередную книжку вытащила. Новенькую и на этот раз не в стихах. Сам-то я читать не умею, но она мне рассказала, о чем там. В общем, жила-была одна дура хвостатая, дочка морского царя. Горя не знала, во дворце подводном жила, но, как и всем бабам, не сиделось ей на месте. Все хотелось наверх выплыть, посмотреть, что там. Ну и выплыла. Выловила там какого-то принца недоутопшего, влюбилась в него и захотела замуж. Нет бы его на дно утащить и там уж развлекаться вволю, как наши делают. В общем, спасла она его, на берег вынесла, а сама давай думать, как быть. На кой она своему принцу в чешуе да с хвостом? Поплыла к тамошней кикиморе помощи просить. А та, старая грымза, решила молодуху сгубить, из зависти, не иначе. Ноги она ей наколдовала, только сделала так, чтоб ходить на них было больно, как по ножам. И голос ее забрала. Так что осталась девка при ногах и при женихе, но немая.
- То есть ты хочешь сказать, что Оксана – заколдованная русалка? – нахмурилась Софья.
Взгляды собравшихся обратились к девушке. Ткнув себя пальцем в грудь, та удивленно задрала брови, а потом решительно замотала головой.
- Да не, – отмахнулся Семен. – Она-то нет. Тут сам... э-э..."пы-рин-цып" важен. Старушка так вроде говорила. Ну, в смысле, все дело в принце, мужике то бишь.
В этот раз Оксана отнекивалась куда менее уверенно, из чего все сделали вывод – дело именно в мужике.
- Вот что, Семен, – задумчиво протянула Людмила. – А давай-ка ты нас к этой своей ведьме проводишь.
- Люсенька, да ты чего? – схватился за сердце бес. – Я ж говорю, это далеко...
- Но ты-то шастаешь. А тут прихватишь нас с Оксаной за компанию.
- Дык, это... Она ж вас не знает, невежливо же.
- Что-что, прости? Невежливо? Сема, ты ли это?
- Ну, а вдруг она уедет куда? Или не рада гостям будет? Я ж говорю, она странная...
Прервав бесполезные уговоры, кикимора подошла к Оксане и крепко взяла ее за руку. Девушка беззвучно ойкнула, пытаясь выдернуть тонкую ладошку из узловатых бородавчатых пальцев, но Люсенька была непреклонна. Другой рукой она намертво вцепилась в хвост Семена.
- Поехали, – кратко приказала кикимора.

Почему бес не хотел никого брать с собой, стало понятно, едва жилище ведьмы показался из-за желтоватых клубов вонючего дыма. Откашлявшись, Людмила с удивлением воззрилась на маленький, почти игрушечный домик с белыми стенами, вышитыми крестиком занавесками и флюгером в виде изогнувшейся кошки. На входной двери красовалась прорезь в форме сердечка, а пушистый коврик для ног цвета спелой малины изумительно смотрелся на голой, местами будто выжженной земле. Домик стоял в центре огромной лесной проплешины: столпившиеся по ее краям сухие ели словно боялись переступить невидимую черту. Черные, скрюченные ветви тянулись куда угодно, только не к центру прогалины. Алое зарево заката, разгоравшееся за дальними верхушками деревьев, лишь добавляло окружающему пейзажу жути.
- Я предупреждал, – проворчал Семен, высвобождая хвост. – Пеняй теперь на себя.
Кикимора пожала плечами и уверенным шагом направилась к домику, таща за собой упирающуюся Оксану. Кажется, она слышала об этой ведьме не только от Семы. Как же ее звали – Галина, Глафира, Горпына...
- Симо-он, – мурлыкнуло из-за двери в ответ на троекратный стук. – Это ты?
- Кхе-кхе, – только и сумел ответить подозрительно зарумянившийся бес.
- Ты что-то забыл, дорогуша?
Дверь распахнулась, явив взору Людмилы тщедушное, крохотного росточка создание в легкомысленном розовом халатике. Седая шевелюра ведьмы топорщилась мелкими кудряшками, напоминая отцветший одуванчик, а подведенные углем глаза блестели из-под косой челки игриво и молодо. Тонкие полупрозрачные пальцы были унизаны тяжелыми серебряными кольцами, чуть выше позвякивали многочисленные браслеты. В ушах и прическе старухи поблескивали багряные камни величиной с голубиное яйцо, подозрительно похожие на рубины. Довершали сей незабываемый образ мягкие домашние тапочки с помпонами.
- Здравствуйте, – при виде незваных гостей старушенция изменилась в лице, и Людмила предпочла взять быка за рога. – Мы с Семеном. Простите за беспокойство, коллега, но нам очень нужна ваша помощь.
Ведьма растерянно приоткрыла накрашенный ротик, но быстро справилась с удивлением. Защебетав обычную приветливую чушь, она проводила гостей на кухню, такую же маленькую и пряничную, как весь остальной домик. Спустя четверть часа немного успокоившаяся Оксана уже прихлебывала чай из фарфорового блюдечка, Семен истреблял вожделенные тефтели, а кикимора с ведьмой, оказавшейся Гертрудой, вели научные беседы за рюмкой ароматной настойки.
- Голубушка, так что ж вы раньше не обратились ко мне? – то и дело всплескивая ухоженными ручками, сокрушалась ведьма. Бес не соврал: происхождения она была самого что ни на есть аристократического, к тому же иноземного. В глухие леса ее загнала страсть к путешествиям, которая открылась после неудачного замужества и последовавшего за ним разочарования в привычной жизни. За почти полвека Гертруда неплохо прижилась на новом месте, но тяга к авантюрам в ней не иссякла, поэтому каждый год, ближе к осени, она вновь доставала из чулана инкрустированную самоцветами ступу и отправлялась куда глаза глядят. Из путешествий старушка привозила разнообразные впечатления, драгоценности, новые книги и разбитые сердца неудачливых поклонников. Причем, судя по обилию разноцветных баночек на полках, в буквальном смысле.
- Герочка, да кто же знал? – в тон ей вздыхала кикимора. – Этот безобразник вообще не хотел нас к тебе вести. Невежливо, говорил...
- Ну, Сема-а... – цокнула языком Герочка. – Вечно ты глупости какие-то придумываешь. Я ж гостям всегда рада!
Вспомнив обугленную поляну, Людмила поперхнулась имбирным пряником, но возражать не стала.
- Значит, говоришь, заколдовали нашу лапушку... Ну-ка, подойди сюда, милочка.
Робко отставив блюдце, Оксана медленно приблизилась к ведьме и в нерешительности остановилась, глядя на нее сверху вниз. Старушка едва доставала ей до груди.
- Ты ж моя хорошая... – забормотала Гертруда, засучив рукава халата. – Ты ж моя умница...
Ведьмой она и впрямь оказалась сильной, не чета недоучке-Катерине. Вроде бы ничего необычного не происходило: старушка просто ходила вокруг Оксаны, бормоча что-то под нос, но Людмила кожей ощущала разливающуюся по кухне колдовскую силу. Будто невидимые иголочки закололи сначала щиколотки, потом голени, пока постепенно не добрались до макушки. Затренькала оставленная в чашке ложка, задрожали развешенные под потолком пучки трав, взметнулись легкие занавески... Не переставая жевать, Семен многозначительно вскинул брови, и кикимора согласно кивнула. Вот что значит настоящее мастерство.
Длилось "обследование" не так уж и долго: Семен даже не успел доесть содержимое кастрюли. Невредимая, но напуганная Оксана была отправлена допивать чай, а Гертруда, промокнув лоб надушенным платочком, залпом осушила рюмку своей чудо-настойки и устало присела за стол.
- Профессионал работал, – постановила ведьма, слегка отдышавшись. – Такое заклятие не так-то просто снять. Может, тот, кто накладывал, и сумеет, да и то навряд ли. Насолила кому-то наша лапушка, крепко насолила, вот ее и прокляли. И пока она вину свою не искупит, условие загаданное не выполнит, проклятие не снимется.
- А как узнать, что за условие-то? – хмуро спросила Людмила. Ничего существенно нового Гертруда не рассказала, разве что лишила всякой надежды на то, что они справятся своими силами.
- Точно сказать не могу. Но, чувствую, тут и впрямь без жениха не обошлось. Подозреваю, что его тоже заколдовали.
- Что, и он немой по лесам бродит? – ужаснулась кикимора.
- Вряд ли. Скорее превратили его во что-нибудь, чтоб под руку не лез. И теперь ей надо найти его и узнать в любом обличье. И тогда падут злые чары, не устояв перед истинной любовью... Это так романтично, – мечтательно вздохнула Гертруда.
Людмила считала иначе, но спорить с опытной ведьмой не стала. Куда больше сейчас ее занимала Оксана. Услышав про проклятие, она побледнела и явно собралась всплакнуть, но стоило старушке заикнуться про заколдованного жениха, как в наполнившихся слезами глазах зажглась надежда. Подавшись вперед, девушка жадно ловила каждое слово. Похоже, она понимала, о чем речь, лучше, чем собравшиеся. Когда Гертруда замолчала, Оксана некоторое время провела в глубоком раздумье, беззвучно шевеля губами, а потом вдруг вскочила, едва не перевернув чашку, и радостно захлопала в ладоши. Отвесив благодарный поклон обомлевшей ведьме, девушка почти бегом ринулась в сени, а оттуда и наружу. Только черная коса мелькнула в дверном проеме.
- Гхм? – спросил поперхнувшийся тефтелей бес.
- За ней. Быстро! – скомандовала кикимора. – Герочка, прости, дорогая, но ты сама видишь, дело срочное...
- Ах, пустяки, – понимающе захихикала старушка. – Я ж понимаю, молодежь, амуры... Заходи еще, милочка. И, как выясните что-нибудь, пошли мне весточку. Интересно все же, кто это такой умелец. Знавала я одну твою сестрицу-кикимору... Ефросинья, кажется.
- Бабка Фрося?! – опешила Людмила.
- Ну, теперь-то уж, наверное, и бабка... Годков ей явно больше, чем мне, – кокетливо заметила Герочка. – На ее почерк похоже слегка. Вот только слыхала я, что она не то померла, не то замуж за какого-то упыря вышла...
Не дослушав, Людмила торопливо распрощалась и поспешила вслед за Оксаной и бесом. Уж теперь-то она знала, что делать.

- Ну? Чего тебе?
Глубоко затянувшись, Ефросинья довольно крякнула и выпустила из ноздрей целое облако пряно пахнущего дыма. Сизоватые клубы уже окутывали кряжистую фигуру кикиморы с ног до головы, но останавливаться на достигнутом она, похоже, не собиралась. Издали могло показаться, что камыши горят. Только это и помогло отыскать Фросю после почти двухдневной беготни по округе. Старая кикимора забралась в самый дальний затон, где, вооружившись кисетом и одной из недопитых бутылей, травила байки перед речной нечистью. Водяные черти, топлуны, тритоны, жабы и ужи внимали Фросе с благоговением. По такому случаю даже сухопутный Фомич свил себе гамак в ветвях плакучей ивы, росшей поблизости. Рассказчицей бабка и впрямь была одаренной: Людмила сама так заслушалась, что вспомнила о деле, только когда ей напомнили.
- Просьба у меня к тебе, – вздохнула Людмила, неохотно возвращаясь от очередной увлекательной сказки к суровой действительности. – У нас тут девка появилась заколдованная. Семен притащил, говорит, в дальнем осиннике бродила одна. Никто ее не искал, дорогу домой она не знает, а что приключилось, рассказать не может – немая. Оксаной зовут.
- Гм, – задумчиво пыхнула трубкой Фрося. – Заколдованная, говоришь? А какая она хоть с виду?
- Худенькая, черноволосая, глаза зеленые. Ведет себя спокойно, будто не первый раз нечисть перед собой видит.
- Да уж, спокойно, – насмешливо фыркнула вынырнувшая неподалеку Агафья. – Она ж сумасшедшая.
- Хм? – заинтересовалась Фрося.
- Что опять такое? – досадливо спросила Людмила. – Небось, вы же с Дунькой и довели?
- Мы-ы? – картинно возмутилась русалка. – Да она на нас последние дни вообще внимания не обращает! Ходит вдоль берега да лягушек целует. Как закончатся, чую, за жаб примется. А Лавруша наш, бедолага, сидит на кочке да смотрит на нее, смотрит... У, с-стерлядь бесхвостая!
- Жабы – это хорошо, – наставительно изрекла Фрося, ненадолго вынув трубку изо рта. – Жабы – это правильно. Пусть целует.
- Это еще зачем? – не поняла Людмила. – Что, неужто и впрямь ты ее жениха заколдовала?
- Сама догадалась или подсказал кто? – хитро прищурилась кикимора.
- Подсказали. Семина приятельница, Гертруда.
- О, выходит, жива еще старая карга! – обрадовалась Фрося. – Эх, как мы с ней в молодости дружили! То она мне чирий в носу наколдует, то я ей полный подвал пиявок наворожу...
- Так на Оксану-то ты за что взъелась? – предпочла не вдаваться в тонкости столь возвышенных отношений Людмила.
- Да зараза она, – пожала плечами бабка. Прилегшая на мелководье Агафья согласно плеснула хвостом и гнусно захихикала.
- Может, оно и так, – терпеливо согласилась Людмила. – Но что ж нам, у себя ее теперь оставить? Уходить она не хочет, да и куда – дороги-то не помнит. А расколдовать ее только ты можешь.
- Могу. Но не хочу, – видя, что молодая кикимора ее не понимает, Фрося соизволила пояснить: – Эта чертовка племянничку моему голову вскружила. Не Лавруше, другому, городскому... Хотя тоже, в общем-то, придурку.
- Лавруше тоже, – наябедничала Агафья.
- Ну, тем более. И чего их так к ней тянет, ума не приложу. Было б на что смотреть. А так – кожа, кости, жабр нет, глаза, как у ящерицы...
- И что ты сделала?
- Да думала сначала ее саму в жабу превратить. Чтоб не зазнавалась. Нагрянула к племяшу в гости, затаилась в прудике каком-то... Дно каменное, мелкота, еще и утки кругом, мерзость, – Фросю брезгливо повела плечами. – А тут эта краля гулять с женишком своим вышла. Ну я решила, пущай она тоже помается, пущай пострадает, как мой мальчик по ней сох... Жабенка того я с собой прихватила, чтоб она сразу не догадалась. Но она, выходит, почуяла, раз за мной увязалась да так далеко зашла. Может, в роду ведьмы были, может, и впрямь любит его.
- А жабенок тот у тебя до сих пор? – с надеждой спросила кикимора.
- Не, он, паразит, сбежал потом куда-то... Может, цапли уже съели?
Тяжело вздохнув, Людмила присела на корягу рядом с царственно развалившейся среди тины Фросей. Она уже и сама не знала, что лучше: расколдовать Оксану, чтобы выслушивать потом упреки и рыдания по сгинувшему жениху, или оставить все, как есть. Большинство окрестной нечисти уже привыкло к тихой и непугливой девушке: за минувшие пять дней ее пытались сожрать, утащить под землю или утопить всего шесть раз... Может, и впрямь, пусть живет себе у Катерины? Глядишь, еще научится чему...
Темное зеркало воды вновь пошла рябью, и среди кувшинок показалась белокурая голова Дуняши. Всплыв, русалка долго хватала воздух ртом, словно вдруг разучилась дышать под водой. И без того большие глаза были размером с блюдца.
- Там... там такое! Вы не поверите! – наконец, смогла вымолвить она.
- Что? Что такое? – затеребила подругу Агафья.
- Молодец, – выдохнула Дуняша.
- Красный? – плотоядно оскалилась русалка.
- Нет, зеленый...
- Значит, все же не цапли, – сделала вывод Фрося. – Ну, вот видишь, Люсь, а ты волновалась. Сама справилась твоя любительница жаб. Так что теперь это уже не мое дело. Пусть чешет на все четыре стороны, только чтоб больше к родственникам моим не совалась. А то у меня еще мно-ого заклинаний неопробованных...

Молодец и впрямь оказался несколько зеленоватым. То ли на него так подействовало длительное пребывание в жабьем обличье, то ли виноват в этом был Лаврентий, в припадке ревности едва не утопивший несчастного паренька в омуте. Откачивали беднягу всем миром, после чего долго отогревали и отпаивали Катериниными зельями. Заплаканная Оксана все это время бегала вокруг, беззвучно причитала и мешалась абсолютно всем, пока сердобольный Семен не примотал ее собственным хвостом к дереву, предварительно вылив девушке в рот содержимое особенно подозрительного пузырька.
- Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – продекламировал бес в ответ на удивленный взгляд Людмилы. Не иначе, опять ходил к Гертруде за тефтелями и просвещением.
- Бедненький, за что ж тебя так, – приговаривала Катерина, поглаживая чудом спасенного паренька по мокрым волосам. К Оксаниному жениху почти вернулся естественный оттенок, но теперь его мучила жестокая икота. Домовой с лешим, пошушукавшись, предложили напугать парня, но нарвались на гневную тираду Катерины и были с позором изгнаны с поляны.
- Я... ик!. думал... ик!.. что теперь всю... ик!.. жизнь ква... ик!.. ква... – с мукой во взоре рассказывал спасенный под дружный хор сочувственных охов и ахов. – А она... ик!.. она...
- А она почему-то молчит до сих пор, – задумчиво произнесла Людмила, разглядывая осоловевшую после зелья Оксану. – Слышь, касатик...
- Тарас, – представился юноша, мужественно подавив очередное "ик!".
- Так вот, Тарас, она у тебя и раньше немая была?
- Да н-нет... Наоборот... ик!
- Угу, – кивнула своим мыслям кикимора. – Эй, Семен! Семе-ен! Да отпусти ты девку, хорош тискать. Сгоняй-ка к дальнему затону за Фросей.
- Люсенька, ну зачем еще... – недовольно проворчал бес, удобно устраиваясь щекой на девичьем бедре. – Оно ж так даже лучше. Пилить не будет, кричать не будет...
Увесистый пинок продемонстрировал ему, что молчащая женщина тоже может представлять опасность. Потерев ушибленный зад, бес обиженно зыркнул на Людмилу и отправился выполнять поручение.
Бабка Фрося соизволила явиться лишь спустя пару часов, когда на небе уже зажглись первые звезды. К тому времени немного успокоившийся и отогревший Тарас перебрался к Оксане, да так и уснул с ней обнимку в корнях старого дуба. Тихий шелест листвы и впрямь звучал убаюкивающе и умиротворяюще. Даже Агафья с Дуняшей прикусили свои злые язычки и теперь тихо кружили в темной воде рядом с пригорюнившимся Лаврентием. Завядшие венки уныло свисали с зеленых косм, придавая водяному крайне несчастный вид.
- Ну вот ты глянь, а? – шепотом возмутилась Фрося, кивнув в сторону племянника. – Еще один. У-у, сейчас как заколдую обратно!
- Не надо, – Людмила перехватила уже занесенную руку. – Пусть уходят. Она ж не виновата, что племянники у тебя...
- Придурки, – вздохнув, повторила старая кикимора. – Это да, сами виноваты.
- Она, вон, и так еще не до конца расколдована. Говорить не может.
- Да ладно! – удивилась Фрося. – Может, разбудим и еще разок проверим?
- Не надо, – предостерегающе шикнула Людмила. Она догадывалась, что может устроить даже немая Оксана при виде принесшей ей столько бед болотницы, но убеждаться в своих догадках не хотела. – А так ты проверить не можешь?
- Обижаешь, – возмутилась Фрося. – А ну-ка, ну-ка...
Звонко запищали вспугнутые комары, тревожно зашумела могучая крона, заорала в ветвях потревоженная птица. Двое людей под деревом заворочались во сне, но потом лишь крепче прижались друг к другу и продолжили сладко посапывать.
- Мда, – после долгой паузы произнесла кикимора. – И впрямь не до конца. А почему?
- Это ты у меня спрашиваешь? – поразилась Людмила.
- А потому что "теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо", – обведя широким жестом поляну, процитировала Фрося. – В смысле, в теории-то одно должно было получиться, а на практике что-то не заладилось. Ну, это дело поправимое...
- Опять Гертруда со своими книжками? – догадалась Людмила.
- Какие книжки, о чем ты? – отмахнулась старуха. – Вот гостил как-то у меня на болотах один немец, вот, я тебе скажу, голова...
- Ладно, колдуй уж...

Над рекой тоскливо кричала выпь. Душераздирающие звуки разносились на много верст вокруг, пугая случайных путников, встретивших ночь в дороге. Нечисти, обычно бодрствовавшей в это время, крикливая птица досаждала не слишком, но именно сегодня ее вопли порядком раздражали прилегшую на лугу под звездами Людмилу. За минувшую неделю она так набегалась, что не отказалась бы вздремнуть ночку-другую. Тем более теперь, весной, когда от земли и воды еще веет холодом, но воздух над ними теплый. Когда начинают зацветать ландыши и клевер, когда все вокруг зеленеет и радуется пока еще ласковому солнцу, когда небо по ночам становится по-настоящему черным, и оттого кажется, что звезд на нем больше, чем всегда...
- Люсь, а Люсь? – развалившийся рядом Семен сладко почесал пузо и повернулся на бок. – А на кой оно тебе надо было?
- Что именно? – холодно уточнила вырванная из мечтательной задумчивости кикимора.
- Ну, дуреху эту спасать. Утопил бы ее Лавруша, да и дело с концом. И ему радость, и тебе меньше хлопот. Ладно еще Егор. Или Катька, она все же человек, хоть и наша... А ты-то кикимора, злая нечисть. Тебе с людьми дружить не положено.
- А разве я с ней дружила? Так, помогла немножко... Лавруша свое еще возьмет, у него каждый год по новой невесте, а то и не по одной.
– Угу, только Дунька с Агашкей всех разгоняют, – усмехнулся бес, перекинув травинку из одного уголка рта в другой.
- Слушай, Сем, а что с той русалкой из книжки приключилось-то? – вдруг вспомнила Людмила. – Вышла она замуж?
- Не. Померла, – зевнув, сообщил Семен. – Все в этих заграничных сказках шиворот-навыворот. Не то что у нас...
- И не говори... Жалко.
- Люсь?
- М?
- А вот скажу я тебе, на кой. Потому что хорошая ты баба, Люсь. Добрая. Прям как я. Хоть и вредная, – сдавленно добавил бес, потирая бок, в который секундой ранее врезался острый локоть кикиморы. – Кстати, у кого там у нас следующий день рождения?
- Даже не вздумай, – угрожающе предупредила Людмила, уже зная, что ее не послушают.
- Вздумаю, еще как вздумаю, – предусмотрительно отодвинувшись подальше, пообещал Семен. – Ради такого дела я уж точно заранее приготовлюсь.
Отмахнувшись от ехидно ржущего беса, Людмила запрокинула голову и стала считать звезды. На душе было хорошо, и если бы не две скотины – одна орущая, другая рогатая – жизнь смело можно было бы назвать прекрасной.

@темы: графомань

Comments

[Гела]

*Leana*,

[*Leana*]