Телепорт! Полцарства за телепорт! Если я переживу эту неделю, не разорвавшись на много мелких кусочков, то подумаю о том, чтобы переименоваться в Фигаро. Если не переживу - переименуйте меня посмертно.
Диво дивное, найдено по наводке на сайте МФ. Про йуных дарований...
У меня есть сосед — мальчик Аркашка. Ему восемь лет. Аркашка — плотненький, крепкий, с серьезными карими глазами. Волосы у него — жесткая каштановая копна. Когда кто-нибудь из родителей пытается ее расчесать, Аркашка начинает глухо рычать, как собака. Скалит зубы (переднего, правда, нет — выпал). Может и укусить.
Нет, Аркашка — он хороший. Типичный восьмилетний бандит. Не любит делать уроки, умываться, не зашнуровывает кроссовки, любит животных, сладости, садистские стишки, подраться... Все нормально, как у всех.
Но вот примерно год назад с Аркашкой кое-что произошло.
Началось все с того, что родители в начале каникул накупили Аркашке книг: про хоббитов, про Гарри Поттера. Ну, про очкарика этого меченого более-менее живенько написано. А вот про хоббитов с кожаными пятками... Все эти Митрандиры-Горгоробы-Азанулбизары... Хотя — дело вкуса.
Аркашка сначала прочитал всю Дж. К. и всего Дж. Р. Р. Потом ему купили фильмы по этим романам. Аркашка их посмотрел. И на некоторое время затих. Три дня даже давал себя расчесывать и не рычал. А потом зашел как-то на кухню к маме с папой и сказал:
— Просто ибо, — пожал плечами Аркашка. — Ну, я пошел.
...Лежа на полу в какой-то немыслимой позе кверху попой и книзу головой (так к мозгу кровь лучше приливает, я пробовал писать в аркашкиной позе — класс!), шевеля, как змея, высунутым языком, похожим на кусок радуги (от сосания фломастеров), Аркашка выводил в своей красного цвета общей тетради:
«И злой волшебник Курамор ванзил мечь в плоть нещаснова добрава валшебника Гулюлюна и три раза пиривирнул яго. Хахаха! Ты пагибнеш! Кричал Курамор. **мат** !..»
Особенно Аркашке почему-то нравилось слово «**мат** !» А еще — «ваистену!» и «дабудит так!». А еще он любил их комбинировать, например:
— Да будет так, ибо!
Или:
— Ибо, воистину!
Описания Аркашке не очень давались. Он их обычно, так сказать, максимально сокращал. Например: «Лес был страшный». Или так (почти по-чеховски): «Море было большое. В нем было много воды».
Но зато страшные вещи Аркашка смаковал. У него все время кто-нибудь что-нибудь откусывал с криком: «Да будет так!», кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь вонзал и обязательно то, что вонзал, три раза «пириворачивал» («ибо!»).
Вечером Аркашка читал свои произведения ближним. Сначала ближние (мама с папой) Аркашку слушали, но потом их терпение иссякало.
— Господи, какой ужас! — говорила мама. — Аркаша! Да что у тебя там за кошмары такие! Ты же ведь добрый мальчик!..
— И плодть его содрыгнулыся от боли, — продолжал бубнить ровным, низким, зловещим голосом Аркашка, — и страшные черные птицы обклювали иго со всех сторон...
— Не могу больше слушать это «содрыгание»! — восклицал папа. — Опять кого-то там «обклювали»!.. Я сейчас сам кого-нибудь обклюваю!..
— А злой волшебник Хухур достал иликрическую пилу и стал, весело хохоча, отпиливать ему ногу и отпилил ее три раза! Воистину!.. — вдохновенно гундосил Аркашка.
— Боже мой!.. Ногу три раза отпилили... — стонала мама.
— А потом, — продолжал Аркашка, — он вонзил в его руку лазерную палицу, обмазанную смертным ядом, и стал ее медленно пириварачивать, чтобы тот больнее обстрадался...
— Все! Не могу больше эти «обстрадания» терпеть! — кричал папа и убегал в свой кабинет. А мама тоже убегала и запиралась в ванной.
Тогда Аркашка, который папу все-таки немного побаивался, а маму — нет, читал под дверь ванной:
— И тогда Чудовище схватило жертву, и, дружно хохоча, обожрало ее со всех сторон...
В ванной на полную мощность включались краны.
— Ибо я голоден, кричало Чудовище!.. — орал на манер Чудовища Аркашка под дверь, но перекричать краны не мог...
Аркашка со всей своей новаторской рукописью долго слонялся по квартире. Опять ложился на пол кверху попой, чтобы написать продолжение. Но ему не писалось. Настоящему писателю нужна аудитория. А мама с папой объявили Аркашке бойкот.
Тогда Аркашка переключился на меня. Он набирал мой номер и говорил:
— Дядь Вов, слушайте: «Черные зловещие скалы торчали со всех сторон...»
— «Торчали» исправь, — автоматически говорил я, исправляя что-то свое. В своей рукописи.
— Хорошо. «Черные зловещие скалы... были со всех сторон. За скала'ми...»
— За ска'лами...
— «За скалами жили страшные пивцы крови...»
— Что еще за «пивцы»?
— Которые пьют...
— Нет такого слова.
— Ладно... «Они обгрызали жертву со всех сторон три раза, а потом брали острый молоток...»
— Достаточно. Извини, Аркашка, я занят...
Скоро Аркашка потерял и меня тоже в качестве аудитории. Единственным слушателем Аркашки остался старый пес Чапа. Помесь таксы с болонкой, что-то вроде карликового шакала.
Чапа тихо лежал на своем коврике и дремал. Аркашка ложился рядом с ним и громко читал Чапе в самое ухо:
— У-у-у! — выл Чапа, как фабричный гудок, и полз под кровать.
Аркашка ложился рядом с кроватью и кричал под кровать на воющего Чапу:
— Воистину прольется кровь, ибо да будет так!!!
В отчаянном вое Чапы была мольба: «Ведь я не собака Павлова!..».
На третий день Чапа начал лаять и кусаться, чего раньше за ним не наблюдалось. Он даже слегка «вонзил в плоть» Аркашки свои старые зубы. Не больно, но все-таки ляжку прихватил. Чапу не наказали, ибо он был воистину не виноват.
На следующий день папа сказал Аркашке:
— Аркадий! Завтра мы улетаем отдыхать. На море. В Судак. Вместе с дядей Вовой. Мы хотели взять и тебя. Но только с одним условием: ты не будешь нам читать свою... прозу. Договорились? Даешь слово?
— Даю, — ответил, горько вздохнув, Аркашка. Ему очень хотелось на море. Но когда папа вышел из комнаты, Аркашка шепотом все-таки добавил: — Ибо!
Свое слово Аркашка сдержал: нас он оставил в покое. Зато окружающим досталось по полной...
В самолете Аркашка прибрал к своим рукам стюардесс. Через полчаса полета симпатичные стюардессы, косясь на Аркашку расширенными зрачками, шарахались от юного прозаика, как лошади от волка.
На море, на пляже, отойдя подальше от наших лежаков, Аркашка находил себе жертву, какую-нибудь одинокую скучающую бездетную даму посредственных лет.
— Я не кисонька, я — писатель, — сурово объявлял Аркашка. — Хотите, я почитаю вам мое литературное художественное произведение?
— Конечно! — соглашалась дама. — Почитай, лапочка. Надо же, такой малепуньчик, а уже писатель! Прямо Моцарт, а не ребенок!..
Малепусенький Моцарт читал:
— Его жилы, хохоча, хрустнули под ударом стальной дубины, и кровь толстым потоком затопила Долину Смерти...
— О-о-о... — стонала дама, и, траурно колыхая бюстом, откидывалась на лежак.
Через две недели Аркашку знали все. Когда он появлялся на пляже со своей алой, как кровь, тетрадкой, пляж пустел. Даже какой-то неизвестно как затесавшийся в Судак немец, едва говоривший по-русски, завидев Аркашку, махал руками и кричал:
— Найн! Найн! Ихь — это не надо! Аркашка, цурюк!
Так прошло еще две недели. На обратном пути стюардессы вновь хлебнули по полной.
И истошно выл Чапа, как вдова на похоронах, а потом лаял и кусался. Надо было что-то предпринять.
Мы с Аркашкиными родителями держали совет на кухне. Держали почти всю ночь. Ничего не решили. А на следующий день у Аркашки был день рождения. И тут меня (как я думал тогда), осенило. Я быстренько пошел в книжный магазин и купил «Вредные советы». О, наивный!
Несколько дней Аркашкины родители ликовали. Аркашка перестал писать. Они осыпали меня благодарственными звонками. Но потом...
Я вообще-то живу этажом ниже, непосредственно под Аркашкой. Сначала Аркашкины родители перестали мне звонить. Потом надо мной начало происходить что-то странное: то раздавались какие-то глухие удары, то что-то зловеще скрипело и шуршало... а потом мои верхние соседи меня затопили.
Это все Аркашкины дела. Я знаю.
А что сейчас читает Аркашка, понятия не имею. И даже боюсь предполагать... (с) отсюда
Обещанного три года ждут, но я обычно управляюсь раньше. Или вообще никогда. То самое, сине-чешуйчатое с эмблемой "Ауди".
Слева - некогда упоминавшиеся дьябловские рога и высохшая пизанская елка (почему пизанская, будет ясно ниже), справа - привезенная из Питера живопИсь, ввиду незнания фамилии автора нареченная "Тищенко". и еще немного фотофлуда Вот почему елка пизанская. Ствол у нее на самом деле ровный, зато макушек две, и обе хилые, вбок растущие. Зато оригинально.
К тому же елка гармонирует с платьишком. Или платьишко с елкой. Не суть, в общем. Главное - гармония.
Кошке тоже нравится пизанская елка. В связи с чем она, не убоявшись иголок, попыталась свить там гнездо. Опрометчиво, конечно... Зато хозяев развлекла.
Помимо елки, в фотосесси участвовал фонарик. Собственно, и черт бы с ним, но фонарик тоже уникален, ибо лично сделан папой Карло дражайшим супругом. То бишь выпилен, выструган, выкрашен и собран с нуля. Так что золотые руки растут неважно откуда не только у меня.
Я люблю состояние дороги. Когда есть точка А, точка В, а между ними прямая, кривая, спираль, что угодно, которое не относится ни точке А, ни к точке В, а существует как бы само по себе, в междувременье и междупространстве. В дороге можно ни о чем не думать, не перебирать грядущие и совершенные дела, встречи, разговоры, не вспоминать, кому-чего-сколько я должна или кто должен мне. Неважно, что в точке А мне только что выносили мозг, к примеру, любимые клиенты, а в точке В уже нетерпеливо ждут другие клиенты, не менее любимые. Неважно, что дома у меня куча дел, а завтра экзамен. Дорога - это даже не место, это такое подвешенное состояние души, в котором можно закрыть глаза, отключить думалку, включить плеер и уйти в музыку. В зависимости от настроения музыка бывает всякая: от Лары Фабиан до Мэрлина Мэнсона, главное, чтоб она шла в унисон с тем, что в данный момент у меня внутри. Такие минуты совершенно бесполезны, бессмысленны и беспощадны и бестолковы, но прекрасны.
Угораздило покататься на горных лыжах. Для справок: на лыжах (если пластмассовые миники можно назвать таковыми) я последний раз стояла лет в 10. Вообще говоря, у меня со спортом глухо и печально: единственное, что я делаю хорошо и с удовольствием, - это плаваю. Ну, что я могу сказать по этому поводу... А круто. Потерзвашись часок вопросом "Что я здесь делаю?" и пару раз въехав с нецензурными воплями в склон ограждающей спуск горы, я осознала, что: 1) я не умею ездить медленно, 2) тормозить я тоже не умею, 3) тормозить в стену больно, а падать на такой скорости страшно, 4) поэтому надо не падать и не тормозить, а ехать до конца спуска: там горка сходит на нет, поэтому скорость снижается сама и остановиться, не грохнувшись в снег, уже реально. За сим считаю день проведенным с превеликой пользой (ибо доколе мне ощущать себя амебкой, живущей за компьютером?). Что завтра по этому поводу будет считать мой организм - неизвестно.
З.Ы. А теперь я буду пить настоящий, сваренный в турке кофе с корицей и смотреть "Грозовой перевал". Жизнь удалась.
Про кота. Вот, други мои, вспомнилась мне вдруг одна история, происшедшая еще в те стародавние времена, когда "пентиум-100" считался крутой машиной. Покуда я бездельно сижу в паутине (читай - в офисе) в ожидании глупой мухи (читай - клиента), как раз есть возможность вам ее (историю) изложить. Все имена и клички, по традиции, изменены, и любое совпадение просю считать забавной случайностью.
...С Пыхом и Песней я сошелся довольно близко на почве общей нежной любви к творчеству Дж.Р.Р.Толкина. Пых и Песня были замечательной парой, той породы, которая нынче почти перевелась (впрочем, может быть, не порода перевелась, а я сам оцивилился) - олдовые хиппи, именно такие, какими их обычно рисуют добрые волшебные сказки. Пых был длинным, бородатым, флегматичным и весьма вдумчиво относился к Cannabis Indika. Песня - маленькая, кругленькая, улыбчивая и певучая, девочка-радуга, теплый огонек. Разумеется, джинсы, хайратники, пацифики, фенечки до локтя. Ребята были чрезвычайно творческие: стихи и песни, всяческое дивное рукоделие, Пых играл на гитаре, Песня писала замечательные картины. Оба исповедовали старое доброе "Make love not war" и любили жизнь во всех ее проявлениях. Из проявлений на флэту у Пыха с Песней присутствовали кот Косяк, попугайчик Гашиш, черепаха Таблетка и множество безымянных, но очень дружных и полезных в хозяйстве кактусов.
Как-то раз пришел я к Пыху попить пивка. Пых сидел в кресле, поглаживая черепашку. Он попыхивал сигаретой и выглядел расстроенным.
читать дальше- Глумыч, у нас беда, - сказал он после приветствий. - Гашик об Таблетку убился. - Попугай об черепаху?! Это как?! - Он обычно на посох Гэндальфа садился, - Пых показал на стоящий в углу двухметровый корявый дрын. - Там и спал. А сегодня мы его в аквариуме с Таблеткой нашли, совсем неживым. Наверное, у него во сне лапки разжались, он упал и об Таблетку ударился. - А с чего ты взял, что именно об Таблетку? - Ну подумай сам,обо что еще он мог удариться? Он в аквариуме лежал. Там с одной стороны мягкий песочек, а с другой мокрая водичка. Только и есть твердого, что таблеткин панцырь. Таблетка переживает очень. Ты же знаешь, они с Гашем друзья были. - Слушай, Пых, а как вообще попугай мог во сне упасть?! Он же птица!
Пых слегка смутился.
- Ну, понимаешь... У нас вчера митота была. В комнате очень накурено было.
Я недоверчиво покрутил головой. Ничего себе митота - попугая до смерти обкурили.
- Знаешь, Пых, я все-таки думаю, что тут не несчастный случай. Смотри, высота всего метр с небольшим. Даже если бы Гашик свалился по накурке, так ведь он легенький совсем. Самое большее ушибся бы, но никак не насмерть. - Да? А отчего же он умер? - Ну, мало ли. От естественных причин. Инфаркт, там, инсульт, откуда я знаю, что у попугаев бывает. Может, он сначала умер, а потом уже упал. - То есть ты думаешь, что Таблетка не виновата? - Уверен.
Пых облегченно вздохнул, поцеловал черепашку в пузо и осторожно опустил ее в аквариум.
- Спасибо, чувак. Прямо гора с плеч, честно. Покуришь? - Нет, спасибо. Ты же знаешь, я привыкнуть боюсь. - Ну как хочешь. Глумыч, я чего сказать хочу. Мы с Песней в субботу в Крым едем, дикарями. Поживешь у нас, а? Надо цветы полить, зверей покормить... - Да конечно, Пых, не вопрос. С удовольствием. - Ну вот и ладушки. Спасибо тебе снова.
Тут я обратил внимание, что лоджия (у Пыха была двушка-"корабль" на четвертом этаже) затянута волейбольной сеткой, чего прежде не наблюдалось.
- Пых, а зачем сетка? Чтоб крокодилы не залетели?
Пых уставился на сетку так, словно она была живая и выросла прошедшей ночью.
- А, - сказал он наконец. - Это чтобы Косяк не вылетал.
Отличный ответ, немногим хуже летучих крокодилов. Косяк - это такой мурчательный мешок с "вискасом", килограмм восемь, чтоб не соврать, а из-за отменной пушистости кажется еще толще. Он рыже-белый, и Пых считает, что "норвежский лесной", хотя я все же полагаю, что "русский дворовый". Я вообще люблю котов, а толстых и дружелюбных тем более, так что мы с Косяком мгновенно нашли общий язык. Когда я оставался у Пыха на ночлег, Косяк непременно приходил ко мне и деликатно скреб одеяло, чтоб я его впустил. Будучи впущен под одеяло, он ложился прямо поперек груди здоровенной меховой грелкой и заводил моторчик. Когда меня не было, он таким же манером спал с Песней, поэтому Песня слегка его ревновала и называла "изменщиком".
Чтоб Косяк начал летать, это я не знаю сколько ганджубаса выкурить надо. Так я Пыху и сказал.
- Чувак, ты не врубаешься, - сказал Пых. - Он реально летает. Понимаешь, в прошлом воплощении он, наверное, был не то Бэтмен, не то болгарский космонавт Ракан Стойкович. Выбирается на перила,покрутит хвостом и планирует вниз, как африканская белка-летяга. - Четвертый этаж. Убьется. - Не, нифига. Во-первых, кусты внизу. А во-вторых, это же кот, ему можно. Короче, спорхнет и гуляет до вечера, а вечером поскребется в дверь, Песня его и запустит. По идее, ничего страшного, но мы же за него переживаем всякий раз - мало ли злых людей на свете. Машины, опять же. И я, это, залюбился блох ему вычесывать. В общем, полеты мы пресекли. Может, все-таки покуришь?..
...Через три дня Пых с Песней уехали на юга, оставив мне ключи от хаты. Поздно вечером в воскресенье, как сейчас помню, переселился я к Пыху на флэт. Поужинал сам, порезал Таблетке шпината и насыпал "китикэта" Косяку. Кот, однако, ко мне не вышел, что меня несколько озадачило, да и расстроило тож - я был бы совсем не прочь почитать "Сильм" в уютном кресле с мурчащей меховой муфтой на коленях. С другой стороны, ну мало ли... Нет настроения общаться у животного, ну не вытаскивать же его насильно. Лег спать. Почти уже заснул, когда ощутил знакомое деликатное поскребывание по одеялу. Ага. Пришел мой друг хвостатый. Я откинул край одеяла, запуская Косяка внутрь.
И тут мне на грудь кто-то уселся голой жопой.
Чтоб я вот прямо сразу вскочил, таки нет. Пребывая в блаженной полудреме, я сперва не особенно испугался. Запускаю под одеяло руку, на предмет почесать Косяку толстое шерстяное пузо. И вот тут уже начинаю довольно быстро просыпаться. Потому что и на ощупь тоже никак не кот, а полное впечатление, что ладонь легла на голую жирную ягодицу. Которая, однако, мурчит.
Очень осторожно, чтобы не спугнуть мурчащую жопу, завожу я левую руку за голову, нашариваю выключатель и включаю ночник.
Из-под одеяла на меня влюбленно смотрит в упор какой-то, прости Господи, гомункулус. Розовый, как животик у младенца, жирный и абсолютно безволосый, но при этом еще в зеленых лишайных пятнах, с тонким голым крысиным хвостом. Кроме шуток, камрады, вы не представляете, насколько это непристойное зрелище - жирный голый кот. Тем более если он от природы нордический блондин. Днище у меня вышибло, и я вылетел из койки, как подорванный, поминая гулящую женщину. Голый гомункулус пулей метнулся в противоположную сторону, схизнул под шкаф и оттуда на меня зафунькал.
...Поутру я, конечно, восстановил трагическую картину - как Чингачгук, по следам и косвенным доказательствам. В туалете валялись ножницы, к которым прилипли зеленые шерстинки, а в балконной сетке обнаружилась затянутая проволокой дыра. Косяк в конце концов вылез из-под шкафа, хотя обижался на меня долго и вообще испытывал явные комплексы по поводу своей внешности. При дневном свете эта личинка котэ выглядела еще омерзительнее, чем ночью.
Как я понял (а Пых с Песней, вернувшись, мои предположения подтвердили), непосредственно в день перед отъездом эта реинкарнация испанского летчика таки продрала дыру в страховочной сетке и отважно спланировала в знакомые кусты. По роковому стечению обстоятельств, в это время снаружи проводили плановый ремонт фасада. Африканская белка-летяга шлепнулась аккурат в ведро с зеленой краской. Великое счастье, что Косяку не только удалось из ведра выбраться, но и хватило мозгов немедленно вернуться домой. Когда униженное и оскорбленное, обтекающее краской чудо заскреблось в дверь, хозяевам только и оставалось, что срочно обрить наголо и с мылом-мочалкой тщательно отмывать орущего дурноматом страдальца.
Косяк остался жив, в общем-то, здоров и даже начинал потихоньку обрастать заново, когда я видел его в последний раз. Искренне надеюсь, что с полетами он с тех пор завязал.
"Читаешь роман – какой-то производственный доклад. Читаешь доклад – какой-то фантастический роман. Не говоря уже о жалобной книге – просто какое-то полное собрание трагедий Шекспира." (с) Михаил Веллер
В данный момент я читаю скачанный не пойми откуда курсяк по бух. учету. Даст ис фантастиш!
Ох и радует меня нынче статистика поисковых фраз. В один день два таких перла. 1) "злая будешь" (аж 2 раза) 2) "девочка мучает животных". С чего бы это?
Узрев гусиное генеалогическое древо (из приложений к СВС), я, кажется, поняла, в каком родстве находятся Фридрих и Бруно. При всем моем равнодушии к дриксенской линии повествования, именно этот вопрос долгое время не давал мне покоя.
...А предчувствие вновь холодком по виску. Я по капле из вен изгоняю тоску, Из кусочков сшивая небесный лоскут, В нем теряю свою дорогу. Обрывая прощанье кивком на бегу, Отрекаясь последним касанием губ, Даже в тысячный раз я, конечно, солгу. Не суди меня слишком строго.
Шушарик: заснула на ночь. приснился муж который звонил президенту Медведеву и говорил что не платят зарплату, а тот плакал в трубку и говорил что это Путин...